АПД: С иллюстрациями! С обалденными иллюстрациями от Мышка Томская! Урра, товарищи!!!!
Название: Выбор.
Автор: Раника
Фэндом: оридж Ayeleth «Камбрия»
Персонажи: Таку, Эй
Рейтинг: G
Жанры: джен, повседневность.
Размер: мини.
Статус: закончен.
Размещение: с моего разрешения и со ссылкой.
Описание: Выбор невелик. Или с ними или против них. Но он настоит на своём.
Таку свернул за угол и остановился, задыхаясь.. Привалился к кирпичной стене, и спине сразу стало мокро и холодно. Дыхание со свистом вырывалось из горла, в груди болело. Он с трудом сглотнул. Топот множества ног был слышен всё отчётливей и ближе. Надо двигать, пока "белые братья" не догнали, надо... Он с трудом отлепился от стены и ёжась сделал шаг, другой. Ноги повиновались с трудом. Надо только дойти до поворота, только дойти, и тогда не найдут. За спиной раздался свист и вопль:
— Вон он! Таку свернул за угол и остановился, задыхаясь.. Привалился к кирпичной стене, и спине сразу стало мокро и холодно. Дыхание со свистом вырывалось из горла, в груди болело. Он с трудом сглотнул. Топот множества ног был слышен всё отчётливей и ближе. Надо двигать, пока "белые братья" не догнали, надо... Он с трудом отлепился от стены и ёжась сделал шаг, другой. Ноги повиновались с трудом. Надо только дойти до поворота, только дойти, и тогда не найдут. За спиной раздался свист и вопль:
— Вон он!
И несколько глоток сразу подхватили:
— Вон он! Не уйдёшь, сука!
Пронзительные голоса "братьев" подстегнули Таку, и он побежал, преодолевая противную ватность в ногах, продираясь сквозь ставший густым и вязким воздух, плохо видя дорогу впереди. За спиной нарастало чужое шумное дыхание, завывание и улюлюканье. Топот и звяканье о камни были просто оглушительными. Поворот, ещё один. Таку в отчаянии остановился перед глухим забором, с трудом переводя дыхание. Откуда он взялся?! Его не было здесь, он точно знает!
— Что, крысёныш, попался?!
Таку обернулся и попятился. Они стояли полукругом тяжело дыша, вывалив набок влажные языки и обнажив длинные белые клыки. С вытянутых белёсых морд хищно и алчно смотрели маленькие красные глазки. Таку присел, протягивая руку, нашаривая хоть что-нибудь. Вожак, клацая когтями по асфальту, вышел вперёд и ухмыльнулся всей пастью:
— Сдавайся, наарская крыса!
Таку покрепче сжал кулаки, встал и выпрямился, облизывая пересохшие губы и вздрагивая от холода:
— Да пошёл ты, тварь!
Белёсая зверюга метнулась к нему, метя развёрстой пастью в лицо, но удар почему-то пришёлся в живот. Таку закричал, вцепляясь в жёсткую шкуру, сдирая её с черепа твари, пытаясь оторвать от себя вгрызающуюся в его внутренности пасть...
— Таку! Таку!
О, нет, только не это, только не онээ-сан!..
Он с трудом открыл глаза. Сидящая рядом Эй склонилась над ним, положив ладонь ему на лоб, как это когда-то делала мама:
— Таку...
Он приподнялся. За окном серело небо. В неплотно закрытую форточку врывался сырой холодный ветер, завывая и брякая расхлябанной задвижкой. Таку сел, передёрнул плечами и вздрогнул.
— Замёрз? — в голосе сестры он услышал сочувствие и вину, и тут же замотал головой, одновременно натягивая на себя тонкое одеяло.
— Не... — голос сорвался. Таку прокашлялся и продолжил хрипловато, — Я нормально, онээ-сан.
Живот болел, словно белёсая тварь продолжала выгрызать его изнутри. Таку машинально потёр его и сглотнул. Ужасно хотелось есть. Эй заметила его жест и прикусила губу. Они оба знали, что в доме нет ни крошки, и обоим не хотелось об этом говорить. Таку потянулся за джинсами.
— Не будешь больше спать? — Эй по-прежнему сидела на краю кровати в одной длинной футболке, обхватив себя руками за плечи.
— Не... Выспался. — он быстро натянул джинсы и взялся за толстовку. Дома было холодно, очень холодно. И заснуть на голодный желудок он всё равно не смог бы. Значит, надо вставать.
— Точно? А то спал бы, рано ещё. В школу же тебе не надо... — Эй вздохнула. Платить за школу давно было нечем. Как и за всё остальное.
Таку взял одеяло и накинул сестре на плечи.
— Простынешь, онээ-сан, — и взглянув в её застывшее лицо, торопливо добавил, — Да правда, онээ-сан, не хочу я больше спать, ну, честно!
Она зябко поёжилась, запахиваясь в одеяло:
— Таку... Ты стонал. Точно ничего не болит? — она снова прикусила губу, напряжённо глядя на него. Таку яростно почесал лохматый затылок и быстро пригладил торчащие во все стороны рыжие вихры.
— Да сон просто приснился. Ничего у меня не болит, всё нормально, — живот снова скрутило болезненными спазмами, но Таку только сжал зубы. Он мужчина. Он должен быть сильным.
— Сон? — она недоверчиво нахмурилась, — Какой?
...Топот и жаркое дыхание за спиной. Злобные буравящие взгляды крохотных красных глазок. Смрадная пасть. "Белые братья", стоящие полукругом...
— Ну... я типа дрался, ну и заорал, — он пожал плечами, натягивая носки. — Сон как сон. Ты сама-то ложись, онээ-сан, не выспалась поди. Возьми моё одеяло.
— Ну, спасибо, отото! — Эй улыбнулась, и Таку тут же расплылся в ответной улыбке. С тех пор, как погибли мама с папой, Эй почти не улыбалась. Не улыбалась так. Не считать же улыбкой то, что она демонстрировала на улице. Может, кто другой и не замечал, а он, Таку, прекрасно видел разницу.
— Да пожалуйста, онээ-сан! — он неуклюже чмокнул её в щёку и пошёл на кухню. Еды там конечно не было, но два стакана горячей воды могли успокоить желудок на часок, а там он чего-нибудь придумает... Он поставил чайник на плиту и полез в стенной шкафчик за кружкой. В палец воткнулось что-то острое, и он с шипением отдернул руку. На пол упал небольшой золотистый значок. Таку поднял его и положил на ладонь. Его школьный значок. Надо же, форму давно продали, а значок остался...
— Скучаешь по школе, отото? — сестра стояла в дверях, кутаясь в одеяло.
Таку задумался. Не то чтобы он очень скучал по школе. Но когда он ходил туда, ещё были живы папа и мама, и Эй смеялась часто и искренне, и им не приходилось думать, где взять денег, чтобы прожить ещё один день... Чайник засвистел, и Таку поднял голову, встречая взгляд голубых глаз сестры.
— Не, — легко сказал он, небрежно засовывая значок в карман, — Чё скучать-то, занудство там одно. Будешь чай, онээ-сан?
Она кивнула, присаживаясь на табуретку, и Таку разлил кипяток по кружкам. Они называли его чаем, словно от этого что-то могло измениться. Таку грел руки о кружку и смотрел, как первые лучи солнца расцвечивают серую улицу.
... белёсые морды, острые блестящие клыки, "наарская крыса!"...
Значит, выбора нет, ешь сам или съедят тебя.
Он допил подостывший "чай" и поднялся из-за стола. Эй тревожно взглянула на него:
— Ты куда?
— Пойду прогуляюсь. Чё дома-то сидеть? — он быстро вышел в коридор.
— Таку!
Он вернулся в кухню, натягивая куртку, и сдёрнул со спинки стула свой рюкзак:
— Да не волнуйся, онээ-сан, я уже не маленький. На Мостах встретимся, где всегда. Джа наа! — и он снова вышел из кухни. Эй вышла следом за ним и, прислонившись к стене, смотрела, как он тщательно зашнуровывает кроссовки, сидя на корточках.
— Таку...
— Что, онээ-сан? — он замер, не поднимая головы, таким странным голосом произнесла она его имя, — Что?
— Будь осторожен, Таку.
Он поднял на неё взгляд. Она смотрела ему в глаза внимательно и тревожно. По спине у Таку пробежал холодок. Она же не может знать, что он решил. Не может. Его онээ-сан не одобрит такого решения, это точно. Но выхода нет. Он опустил глаза.
— Ладно.
Она вдруг присела рядом и взяла его за руку:
— Пообещай. Пообещай мне, что будешь осторожен.
Таку затянул последний узел и встал. Встала и Эй, вцепившись в его руку ещё сильнее:
— Пообещай, Таку!
Он посмотрел ей глаза и твёрдо произнёс:
— Я обещаю быть осторожным, онээ-сан, — её пальцы разжались и он несколько испуганно спросил. — Ты чего, Эйли?
— Ничего, — она покачала головой. — Это я так. Иди. На Мостах встретимся. Иди, Таку.
— Ладно... Джа наа.
Он закинул рюкзак на плечо и выскочил за дверь. Иногда Эй пугала его. Иногда она словно насквозь его видела. Он сжал зубы и помотал головой. Ну и пусть. Всё равно так дальше нельзя. И надо поторопиться, пока "братья" не разошлись спать.
... — Давай думай, тока быстрее. У нас тут не любят тормозов, поэл? — коротко стриженый "брат" лениво тянет слова, перебрасывая папиросу из одного угла рта в другой. Розовая кожа противно просвечивает сквозь редкие белёсые волосы.
"Братья" стоят за его спиной полукругом, переговариваясь тихо, насмешливо: "Сопляк... Чё, сёдня бить его не будем?... Да зассыт он... Наарская крыса!.. Купа, уймись, завтра прибьёшь..." Белобрысый сплёвывает папиросу на асфальт. — Короче, чтоб завтра прихилял, поэл?
Таку мрачно смотрит на него. Выбор невелик. Или с ними или против них. Но он настоит на своём.
— В понедельник, — он твёрдо встречает яростный взгляд маленьких красных глазок, — не раньше.
С минуту они смотрят друг на друга, и белобрысый вдруг отступает на полшага. Цедит сквозь зубы:
— Смотри, не придёшь — размажу!
Таку молча разворачивается и уходит. Вслед ему летит:
— Крыса наарская...
Таку вошёл в полутёмную подвальную комнату, скинул рюкзак с плеча и огляделся. Одной маломощной лампочки, свисавшей с потолка в середине комнаты, едва хватало, чтобы осветить старый продавленный зелёный когда-то диван и двух "братьев" на нём...
Таку вошёл в полутёмную подвальную комнату, скинул рюкзак с плеча и огляделся. Одной маломощной лампочки, свисавшей с потолка в середине комнаты, едва хватало, чтобы осветить старый продавленный зелёный когда-то диван и двух "братьев" на нём. Кресло в углу занимал третий "брат", которого было почти не видно в тени жестяного "абажура". Перед диваном стоял ящик, изображающий стол. С дивана навстречу Таку поднялся давешний белобрысый. Вытащил папиросу и сунул в рот:
— Чё надумал?
— Я с вами.
Белобрысый уселся назад и переглянулся с двумя "братьями". Один из них, тощий, чернявый и остроносый, сплюнул на пол рядом с диваном, облизнул губы и прогнусавил, сверкнув стальной коронкой:
— Сперва в деле тебя проверим. Да, Хин?
Сидящий в кресле "брат" провёл рукой по ёжику коротко стриженых волос и ухмыльнулся, уставясь на Таку чёрными глазами. Кивнул, закинув в рот фисташку, раскусил и сплюнул скорлупки на пол. Его смуглая кожа почти сливалась с окружающим полумраком, только блеснули белые зубы за растянутыми в усмешке тонкими губами.
... влажные красные языки, слюна, стекающая по блестящим клыкам...
— Когда?
Чернявый азартно подался вперёд, снова быстро облизнув губы:
— Вот прям щас пойдём! — и видя, как расширились глаза Таку, довольно засмеялся. — Зассал, малявка?
Таку закинул рюкзак на плечо и молча пошёл к двери.
— Э! Ты куда! — чернявый аж привстал. Из изумлённо приоткрытого рта белобрысого вывалилась папироса и упала ему прямо на штаны, прожигая дырку. Третий "брат" замер не донеся до рта фисташку. — Ты охренел, что ли?
Таку остановился и обернулся, пристально глядя на чернявого:
— Сам сказал, прям щас. Чё сидишь-то?
Хин захохотал. Он хохотал запрокинув голову и притопывая ногой в армейском ботинке, а фисташковая шелуха смачно хрустела под рифлёной подошвой. Первым очнулся чернявый и тоже засмеялся, поглядывая то на хохочущего Хина, то на Таку, изваянием замершего у дверей. Белобрысый неуверенно загыгыкал вслед за ними, разглядывая, впрочем, больше дырку на штанах.
— Из пацана будет толк! — Хин повернулся к чернявому. — Сога! Чё сидишь, а? Сказал щас, вот и валяй! — он встал и подошёл к Таку. — Что, не терпится, а? Щас всё будет!
Он протянул руку к голове Таку, но тот быстро увернулся.
— Какая моя доля?
В наступившей тишине было слышно, как шлёпнулась на пол папироса белобрысого. Первым очнулся чернявый Сога и визгливо захохотал, белобрысый присоединился почти сразу, успев выплюнуть:
— Ну щас тебя уроют, крысёныш!
Таку молча смотрел на Хина, а тот — на Таку, с интересом и любопытством.
— Не борзей, пацан, — наконец сказал он тихо, но внятно. — Твой номер шестнадцатый. До доли тебе, как до вершины Сайкохо. (прим. самая высокая гора в Нааре и в мире).
Таку дёрнул плечом, не отводя взгляда.
— Я был на вершине Сайкохо. А забесплатно шею подставлять мне понту нет.
Хин снова захохотал.
— Сога! — рявкнул он, отсмеявшись, — бери пацана! Да смотри, из того, что он возьмёт, десятину ему оставь!
— Хренассе! А не жирно ему будет? — белобрысый насупился. — У меня из-за этого крысёныша дыра на штанах!
— Завались, Снуффи, я не с тобой разговариваю, — Хин сказал это спокойно, почти дружелюбно, но белобрысый вдруг увял, резко озаботившись количеством папирос в своей пачке, и Таку почувствовал что-то вроде уважения. Он тоже хотел бы уметь так... одним словом осадить разогнавшегося пса. Хин махнул Таку рукой. — Будешь у Соги. Сбор через десять минут у Чёрных ворот. Найдёшь сам.
Таку кивнул и вышел. Дверь хлопнула за его спиной. Теперь он сам в своре. В белёсой шкуре. И будет драться за кусок для себя. И для сестры.
...Солнце уже клонилось к закату, вовсю заливая набережную светом и разбрасывая ярко-золотые огоньки по воде. Эй всё не было, и Таку ждал её, облокотившись на перила старого деревянного моста. Он любил это место. Они часто ходили по этому мосту с мамой и папой, и часто играли здесь с онээ-сан, когда были маленькие.
Он сунул руку в карман и вынул школьный значок. Покрутил его в пальцах. Школа. Семья. Счастливая, спокойная жизнь, Чтение вслух по вечерам с мамой, и её поцелуи на ночь. Полушутливая борьба с папой, и серьёзные разговоры, как мужчины с мужчиной... Золотистый значок искрился на солнце, посылая во все стороны маленьких солнечных зайчиков. Таку сжал его в кулаке. Всё исчезло. Остались только они с Эйли. Он вытянул руку и разжал пальцы. Значок, сверкая, полетел вниз и скрылся среди бликов на волнах. Вот так. Прошлое нельзя вернуть, его можно только отпустить. Так говорил папа маме, давно-давно, а Таку запомнил почему-то. А теперь понял.
— Таку!
Он обернулся, и сестра щёлкнула кнопкой старой дешёвенькой «мыльницы».
— Давно ждёшь? — спросила она, протягивая руку, и он послушно подставил рыжую макушку под её пальцы.
— Не, не очень... Пошли домой?
Она усмехнулась, убирая свои длинные чёрные волосы за уши.
— Нагулялся?
— Ага, — он сунул руки в карманы куртки и нащупал смятые банкноты. Пять бумажек. Сегодняшний улов. Он отдаст их дома, незачем привлекать внимание случайных прохожих.
— Ну, пошли, — она протянула ему руку, и он поспешно стал выпутываться из кармана. Эйли посмотрела на его мучения и засмеялась, беря его под руку. — Пошли уже, отото!
— Пошли, онээ-сан, — он широко улыбнулся ей. Его онээ-сан смеётся. Здорово!
И они пошли домой.